По селу бегут мальчишки, девки, бабы, ребятишки, 

Словно стая саранчи, в трубы дуют трубачи.

Раздаются тары-бары: к нам приехали гусары, 

Все красавцы, усачи, в трубы дуют трубачи.

Слышен голос командира: Размещаться по квартирам. 

Дело близится к ночи, в трубы дуют трубачи.

В эту ноченьку немало, баб с солдатами шептало: 

Без тебя хоть милый, плачь, протруби и мне трубач.

А когда зарю сыграли, бабы слезы утирали, 

И в котомки взяв харчи, уходили трубачи.

Через год в каждой избенке народилось по мальчонке, 

Глотки драли что сычи, тоже будут трубачи.

О бедном гусаре замолвите слово, ваш муж не пускает меня на постой. 

Но женское сердце нежнее мужского, но женское сердце нежнее мужского, 

Но женское сердце нежнее мужского, и сжалиться может оно надо мной.

Я в доме у Вас не нарушу покоя, скромнее меня не найти из полка. 

И если свободен ваш дом от постоя, и если свободен ваш дом от постоя, 

И если свободен ваш дом от постоя, то нет ли хоть в сердце у Вас уголка?

О бедном гусаре замолвите слово, замолвите слово...

Я пью за здоровье немногих, немногих, но верных друзей, 

Друзей неуклончиво строгих в соблазнах изменчивых дней.

Я пью за здоровье далеких, далеких, но милых друзей, 

Друзей, как и я, одиноких средь чуждых сердцам их людей.

В мой кубок с вином льются слезы, но сладок и чист их поток, 

Так с алыми, черные розы вплелись в мой застольный венок.

Мой кубок за здравье немногих, немногих, но верных друзей, 

Друзей неуклончиво строгих в соблазнах изменчивых дней.

За здравие ближних, далеких, далеких, но сердцу родных, 

И в память друзей одиноких, почивших в могилах немых.

За здравье и ближних, далеких, далеких, но сердцу родных, 

И в память друзей одиноких, почивших в могилах немых.

Застенчивым девушкам, жадным и юным, сегодня всю ночь приближались кошмары, 

Гнедой жеребец под высоким драгуном, роскошная лошадь под пышным гусаром. 

Звенели всю ночь сладострастные шпоры, мелькали во сне молодые майоры, 

И долго в плену обнимающих ручек, барахтался неотразимый поручик.

Спокоен рассвет довоенного мира, в тревоге уснул городок благочинный, 

Мечтая бойцам предоставить квартиры и женщин им дать соответственно чину. 

Чтоб трясся казак от любви и от спирта, чтоб старый полковник не выглядел хмуро, 

Уезды дрожат от солдатского флирта, тяжелой походкой военных амуров.

Большая дорога военной удачи, там множество женщин красивых бежало, 

Армейцам любовь, отдавая без сдачи, без слез, без истерик, без писем, без жалоб. 

Я тоже не ангел, я тоже частенько у двери красавицы шпорами тенькал, 

Усы запускал и закручивал лихо, пускаясь в любовную неразбериху.

Вы, чьи широкие шинели напоминали паруса, 

Чьи шпоры весело звенели, и голоса, и голоса. 

И чьи глаза, как бриллианты, на сердце вырезали след. 

Очаровательные франты, очаровательные франты минувших лет.

Одним ожесточеньем воли, вы брали сердце и скалу, 

Цари на каждом бранном поле и на балу, и на балу. 

Вам все вершины были малы и мягок самый черствый хлеб. 

О, молодые генералы, о, молодые генералы своих судеб.

О, как мне кажется, могли вы рукою полною перстней, 

И кудри дев ласкать, и гривы своих коней, своих коней. 

В одной невероятной скачке вы прожили свой краткий век. 

И ваши кудри, ваши бачки, и ваши кудри, ваши бачки засыпал снег.

В сердце томная забота, безымянная печаль, 

Я невольно жду чего-то, мне чего-то смутно жаль.

Чего-то, чего-то, чего-то, мне чего-то смутно жаль.

Не хочу и не умею я развлечь свою хандру, 

Я хандру свою лелею как любви своей сестру.

Как любви, как любви, как любви, как любви своей сестру.

И никто не приголубит, и никто не исцелит, 

Поглядишь, хандра все любит, а любовь всегда хандрит.

А любовь, а любовь, а любовь, а любовь всегда хандрит.

В сердце томная забота, безымянная печаль, 

Я невольно жду чего-то, мне чего-то смутно жаль.

Чего-то, чего-то, чего-то, мне чего-то смутно жаль.

Я пережил и многое, и многих, и многому изведал цену я, 

Теперь влачусь один в пределах строгих известного размера бытия. 

Мой горизонт и сумрачен, и близок, и с каждым днем всё ближе и темней, 

Усталых дум моих полет стал низок, и мир души безлюдней и бедней.

По бороздам серпом пожатой пашни найдешь еще, быть может, жизни след, 

Во мне найдешь, быть может, день вчерашний, но ничего уж завтрашнего нет. 

Жизнь разочлась со мной, она не в силах мне то отдать, что у меня взяла, 

И что земля в глухих своих могилах безжалостно навеки погребла.